Глава 3. Соматическое сопровождение и соматические последствия как симптомы психической деятельности (соматопсихология)

Существует большое число соматических, объективно устанавливаемых феноменов, возникающих помимо воли и осознанных намерений субъекта. Мы не можем ни отнести их к значащим объективным проявлениям способностей, ни понять как проявления душевной жизни. Они либо следуют за определенными событиями психической жизни, либо происходят одновременно с ними. Речь идет о чисто соматических данных, которые имеют или могут иметь определенное отношение к событиям психической жизни, не будучи их прямым отражением в физиогномике и мимике. По существу, это объективные факты соматической (то есть не психической) природы.

Предварительные замечания о соотношении физического и психического. В любом человеке мы усматриваем единство тела и души как живую целостность. Отдельный человек, как единство, для нас есть тело, которое либо одновременно есть душа, либо имеет душу, либо продуцирует душевные проявления. С другой стороны, это безусловное телесно-душевное единство само по себе не является распознаваемым объектом. Все, что мы видим, о чем мыслим, что постигаем, уже выделено из этого единства, односторонне, частично; и перед нами встает проблема обнаружения его действительной связи с целым. Следовательно, если мы будем относиться к психологическому или соматическому анализу с недоверием, любой разговор о телесно-душевном единстве будет не просто бесплоден, но и окажет парализующее воздействие на наше мышление. Единство тела и души истинно только как идея, предотвращающая абсолютизацию нашего анализа, способствующая развитию нашего отношения к выявленным данным как к относительному знанию и выдвигающая вопрос о том, как соотносится все со всем в соматической и психической жизни. Само это единство как объект познания остается смутным и непонятным либо недоступным; но мы должны мыслить о нем как о единственной идее, способной придать должную направленность нашему познанию жизни, которое всегда есть только познание частностей и способно на достижение лишь относительной уверенности о частностях.

(а) Дифференциация тела и души. То, что тело отличается от души, кажется совершенно ясным и очевидным, не требующим объяснения; но всегда остается вопрос: что есть тело и что есть душа?

Например: душа — это прямое внутреннее переживание (материал для феноменологии); все то, что продуцирует осмысленные (значащие) или экспрессивные проявления; единство «Я», фундаментальная психическая субстанция и т. п.

Телом, в свою очередь, может называться морфологический гештальт живого, видимые осмысленные движения, совокупность химических, физических, биологических процессов, локализация центров в мозгу и т. п.

Отождествляя целое с душой, мы не приходим к более ясному эмпирическому пониманию психической целостности; аналогично, мы ничего не приобретаем, называя «телом» всю ту трудно определимую совокупность, которая охватывает события, происходящие в физическом пространстве. Мы сможем получить в наше распоряжение эмпирический объект только при условии, что, исходя из целого, придем к достаточно четкой формулировке, которая не будет ни всецело телом, ни всецело душой.

Если даже нам удастся каким-то образом дифференцировать телесное и душевное, это не приведет к снятию проблемы их взаимоотношения. О плодотворных подходах к данной проблеме можно будет говорить только при условии, что она приобретет форму чего-то такого, что доступно объективному тестированию. Будучи поставлена в общей или принципиальной форме, она неизбежно приведет нас к абсурду. Рассмотрим эти два противоположных подхода.

(б) Исследование связи между телом и душой. Взаимоотношение физического (телесного, соматического) и психического (душевного) укоренено во множестве фактических данных, которые в общем плане, исходя из все еще не вполне отчетливого понимания тела и души, могут быть сформулированы следующим образом.

Физическое (например, яды, болезни, мозговые поражения) воздействует на душу.

Психическое воздействует на тело как в аспекте осуществления намерений (двигательная активность), так и на уровне непреднамеренных соматических эффектов (сердцебиение, кровяное давление, метаболизм и т. п.).

Представляется, что психическое может быть понято через физические явления (так, душа человека проявляет себя в его осанке и движениях).

Наличие взаимосвязи — общеизвестный эмпирический факт, очевидный для каждого. Эта констатация приводит нас к определенному видению того, что в каждый данный момент следует считать телом, а что — душой. Но то, как возможна взаимосвязь и каким образом она осуществляется, ускользает от нашего наблюдения. Например, когда я пишу, я знаю, каковы мои намерения, и моя рука повинуется мне — так же, как и все мое тело. Мы можем частично показать, как это происходит, в терминах неврологии и физиологии; но последний, окончательный акт преобразования психической интенции в физическое действие все еще остается таким же недоступным и непостижимым, как магия — хотя в данном случае следует говорить о магии факта, а не иллюзии. То же относится к любым психофизическим взаимосвязям.

 (в) Взаимосвязь тела и души в целом. Пытаясь достичь понимания психофизической взаимосвязи в форме определенного общего принципа, мы неизбежно впадем в метафизику, которая в конечном счете не может не свестись к абсурду. Мы вынужденно делаемся дуалистами, то есть соглашаемся принять идею психофизического параллелизма или какой-либо иной формы взаимодействия, или впадаем в монистический материализм, согласно которому душа есть не что иное, как преходящий эпифеномен, то есть лишь одно из свойств соматической субстанции, или, наконец, вступаем на тропу спиритуализма и рассматриваем физическое бытие лишь как проявление некоей психической субстанции, помимо которой не существует никакой реальности. Любая из этих идей приводит к невозможным следствиям. Для эмпирического исследователя, — поскольку он рассматривает психическое и физическое по отдельности, — обычно имеет значение только сама категория взаимодействия: душа воздействует на тело, а тело — на душу, и нет необходимости устанавливать здесь какой бы то ни было абсолютный или окончательный принцип.

Метафизические осложнения возникли уже тогда, когда Декарт разделил тело и душу как абсолюты. Он первым ввел дифференциацию внутреннего и внешнего, переживаемых психических состояний и происходящих в пространстве физических процессов. Он рассматривал их как две несоизмеримые реальности, каждая из которых доступна наблюдению, описанию и анализу сама по себе: res cogitans и res extensa. Разъясняющая дифференциация Декарта сохраняет свое значение в той мере, в какой мы сами радикально различаем описание психических переживаний (феноменология) и наблюдение за соматическими событиями. Но ошибка вкрадывается в тот самый момент, когда термин «душа» начинает применяться только к осознанному внутреннему переживанию, а термин «тело» — только к механически объяснимому, чисто материальному пространственному аспекту. Ошибка возникает также тогда, когда эти аспекты совершенно поверхностной дифференциации начинают трактоваться так, словно это действительные субстанции бытия. Реальность во всей своей полноте, по существу, не сводится ни к внутреннему психическому переживанию, ни к физическому процессу в пространстве; это есть нечто третье, происходящее в среде физического и психического как осмысленное проявление способности или как доступное нашему пониманию экспрессивное проявление, как поведение, как внутренний мир человека, как творчество. Когда дуалистическая дифференциация вырастает до масштабов абсолюта, для подобной полноты не остается места. Дифференциация Декарта, действительно, имеет свою сферу применения, и любой анализ по его методу, способствует приумножению фактического материала; но эта сфера применения ограниченна и полностью сходит на нет, как только мы подходим к всеохватывающей природе самой жизни.

Декарт хотел превзойти старую и в своем роде величественную концепцию жизни, которая господствовала со времен Аристотеля до Фомы Аквинского и предполагала понятие иерархии, включенной в единство психофизического бытия и простирающейся от уровня души, озабоченной пропитанием, через уровень чувствующей души — к уровню мыслящей души. В единой нематериальной человеческой душе заключается «субстанциальная форма» человеческого тела. Плоть оказывается, так сказать, «облагороженной», тогда как душа — воплощенной. Психическое и физическое по своей природе принципиально не различаются.

Исследователь психологии Фомы Аквинского даже в наши дни может рассчитывать на то, что его ожидания будут вознаграждены. Для нас это выдающийся, если не сказать великий предшественник, а его классификация все еще достойна того, чтобы поразмыслить над ней как следует. Остановимся на одном частном моменте. Фома Аквинский отличал чувственное знание и чувственное стремление — оба они прямо зависят от физического — от разума и духовного стремления, которые находятся в косвенной зависимости от физического. Он делил сферу чувственного на:

(1) внешние чувства — осязание, вкус, обоняние, слух, зрение;

(2) внутренние чувственные способности, среди которых мы находим «чувство общего». При посредстве этого чувства отдельные чувственные ощущения становятся достоянием сознания; оно вбирает в себя все, что принадлежит сфере чувств, — движение и покой, единство и множественность, размер и форму; это центральный пункт, где все отдельные чувства фокусируются в единстве. Далее, выделяется сила воображения, управляющая нашими впечатлениями и воспроизводящая их в виде образных представлений и фантазий. Выделяются также сила чувственного суждения (инстинкты, инстинктивные побуждения, инстинктивные оценки, трансцендентные по отношению к восприятию и в себе заключающие суждение) и чувственная память (сохраняющая тот чувственный опыт, который соотносится с фактором времени);

(3) чувственные стремления («appetitus concupiscibilis, irascibilis») и страсти («passiones»).

Каким бы модификациям ни подвергалась фундаментальная категория психофизической целостности, она всегда сохраняет свое основное свойство — понимание того, что существует некое распознаваемое и абсолютное единство; что касается более поздней картезианской философии, то она абсолютизирует существование двух субстанций. Более давняя картина целого учитывала все богатство действительности в неразрывном единстве душевного и телесного; будучи рассмотрено с этой точки зрения, все психическое содержит в себе физическое, и наоборот. Именно поэтому картина, о которой идет речь, вплоть до нынешнего дня часто возрождается в порядке противопоставления той системе взглядов, которая была предложена Декартом. Один из недавних примеров — использование Блейлером термина «психоидный» для обозначения того, что принадлежит равно как соматической, так и психической жизни: функций памяти, интеграции, целенаправленного характера живых структур и сил. Недостатком этой, как и других столь же обобщенных идей, является то, что подобный всеохватывающий взгляд может обеспечить нас стройной идейной схемой, но не новым знанием, которое в принципе может быть получено только на основе конкретного исследования объектов. Один тип абсолютизации — признание психофизического единства — противопоставляется другому типу, то есть признанию двух абсолютных способов бытия, физического и психического. Обе теоретические точки зрения — как томистская, так и картезианская — должны быть отвергнуты. Ради истины мы должны отказаться от любых абсолютов в пользу ясного, хотя и всегда частичного знания, которое накапливается постепенно и никогда не может достичь всеохватности. Полнота целого принципиально недоступна связанному фактором времени человеческому знанию. Знание истинно только в тех пределах космоса, которые нам доступны. Всякий раз, желая расширить свои знания до пределов трансцендентного целого, воздействующего как на психическое, так и на физическое, и первичного по отношению к ним обоим, мы замечаем, что оно ускользает от нас и оставляет на нашу долю лишь отчетливость частных фактов, которые доступны нашему пониманию, но никогда не репрезентируют целое как таковое.

(г) Сопряженные проявления физического и психического как доступный исследованию факт. Каждый человек внутренне переживает эту сопряженность собственных тела и души. Это переживание, в форме физических ощущений, обеспечивает нас материалом для феноменологии и соматопсихологии. Мы видим ту роль, которую играет физическое ощущение в восприятии наших телесных проявлений, равно как и в наших чувствах, инстинктах и страданиях. Переживание, о котором идет речь, не может служить средством для обретения общезначимого знания о психофизическом единстве; но оно становится объектом нашего познания взаимоотношений психического и физического.

Душа и тело едины для нас в аспекте экспрессивных проявлений. Видя счастливое человеческое лицо, мы не разделяем физическое и психическое и не рассматриваем их как две связанные друг с другом, но по существу разные субстанции; нам непосредственно дается целое, которое мы лишь вторично делим на физические проявления и нечто внутреннее, относящееся к сфере психического. То, что мы видим внешнее выражение психической жизни другого человека, — это первичный феномен нашего понимания мира. Этот факт сам по себе характеризуется бесконечным богатством; он по существу загадочен, но всегда осязаем и реален. Если мы хотим говорить о совместных проявлениях телесного и душевного как о доступном исследованию факте, мы должны воспринимать их только с этой точки зрения. Дифференцируя тело и душу, мы навсегда утрачиваем то, что еще до начала нашей рефлексии присутствовало в качестве среды и одновременно предмета какой-то специфической («психологически понятной») реальности.

Как бы мы ни дифференцировали физическую и психическую жизнь, вслед за разделением мы наверняка сможем обнаружить какие-то эмпирические отношения; но мы никогда не станем думать о совпадении или идентичности тела и души — если только не убедимся в этом собственными глазами.

Поддаваясь стремлению вписать психические структуры в соматические структуры и утвердить их идентичность, мы становимся заложниками чисто теоретических представлений, ни с чем не соотнесенных в объективной действительности и при ближайшем рассмотрении доказывающих свою нелепость: например, будто образы памяти локализуются в ганглиозных клетках, а психические ассоциации — в нервных волокнах, или будто психические конфигурации имеют ту же природу, что и физические конфигурации в мозгу, и укоренены в них, или будто основа свободы заключается в статистических отклонениях на уровне атомов. Предположение, что физическое и психическое совмещаются где-то в мозгу, — это чистая фантазия, которая навсегда так и останется не поддающейся проверке гипотезой, ведущей свое происхождение от декартовской идеи о шишковидном теле как «седалище души» (на котором она «восседает», подобно всаднику). То, что душа привязана к телу, — это крайне обобщенная, туманная истина; но все, что касается способов и места осуществления этой связи, распадается на множество фрагментарных возможностей, каждая из которых нуждается во внимательном рассмотрении. Несомненно, верна негативная точка зрения, согласно которой психическая реальность не локализована в одном-единственном месте: существует набор разнообразнейших связей и отношений между тем, что принадлежит сфере психического, и тем, что служит для нее необходимыми соматическими детерминантами. Конечно, в нервной системе есть отдельные, весьма четко отграниченные области, разрушение которых приводит к немедленной или очень скорой смерти; поражение некоторых других областей вызывает потерю сознания или сон, а повреждения, затрагивающие еще ряд областей, чреваты расстройствами или утратой отдельных функций (например, речи). Существуют также связи иного рода, имеющие отношение к функционированию нейрогормональной эндокринной системы: например, гормоны воздействуют на душевный настрой или на инстинкты, а события психической жизни могут вызывать внутреннюю секрецию отдельных гормонов, оказывающих влияние как на тело, так и на душу. Существуют и другие типы психосоматических взаимосвязей. Но не следует искать никакого «седалища души» — ни в смысле простой локализации, ни в гормональном или атомном смысле, ни на уровне ультрамикроскопических данных. Ныне все еще сохраняет свою ценность интуиция Лейбница, касающаяся нашего механического знания о телесном: если бы могли войти в машину мозга так, как в рукотворный механизм, и имели бы возможность наблюдать там за мельчайшими, неделимыми событиями, мы не обнаружили бы ничего, кроме активно контактирующих друг с другом физических частичек; нам не удалось бы заметить ни какого-либо подобия восприятия, ни чего-либо такого, что могло бы помочь нам понять его сущность. Обобщая, можно сказать, что сопряженность (в том числе и тот ее ограниченный вид, который проявляется в доступных пониманию формах) существует только в той точке, где в нас возникает первичное видение и переживание душевного в телесном и телесного в душевном. Разделяя тело и душу и исследуя их взаимосвязь, мы не обнаруживаем никакой сопряженности.

(д) Сферы исследования, для которых актуальна проблема взаимоотношения физического и психического. Сказанное позволяет заключить, что проблема взаимоотношения тела и души имеет значение только для тех областей исследования, в которых либо единство этих двух начал утверждается в качестве первичного объекта, либо для их разделения предусматривается методически ясная форма.

Помимо этого существует великое множество областей, для которых ни разделение, ни единство не представляют проблемы, ибо не имеют никакого касательства к теме исследования — реалиям человеческой жизни, никак не пересекающимся с данной проблематикой. Так, в психопатологии мы имеем дело с огромным спектром тем, для которых вопрос о психофизической дифференциации или единстве совершенно нерелевантен, — таких, например, как поведение, осуществление способностей, творчество, психологически понятные взаимосвязи, истории жизни личности и большинство вопросов социального и исторического плана.

Взаимоотношения между физическим и психическим служат предметом:

(1) психологии экспрессивных проявлений (Ausdruckspsychologie) — где мимика и физиогномика рассматриваются как доступные пониманию соматические проявления (глава 4, раздел 1);

(2) исследования причинных связей — когда мы ищем ответа на вопрос: какие типы и формы соматического бытия воздействуют на сферу психического и каким образом они это делают? (глава 9);

(3) исследования строения тела и конституции: в какой мере они служат основой психических характеристик? (глава 13, раздел 2);

(4) исследования соматических следствий того, что происходит в психической жизни (соматопсихология). Именно данный круг проблем обсуждается в настоящей главе. Речь будет идти о самом поверхностном слое психофизических взаимоотношений; в сопоставлении с экспрессивными проявлениями психики этот слой малозначим, но мы убедимся в том, что даже здесь из некоторых понятных взаимосвязей, выступающих в аномальных условиях, удается извлечь определенный смысл.

Фактический материал, относящийся к области соматопсихологии, распределяется нами по трем группам:

1. Общие основные психосоматические факты: соматические ощущения, перманентные сопровождающие соматические явления, сон, гипноз. Они существуют или могут быть вызваны у любого человека. Мы опишем как сами эти фундаментальные данные, так и некоторые связанные с ними расстройства.

2. Соматические болезни, зависящие от психической сферы: одни болезни всецело обязаны своим возникновением этой сфере, тогда как другие носят чисто соматический характер, но в своем течении не вполне независимы от того, что происходит в душе.

3. Удивительные соматические проявления при психозах. Они не поддаются объяснению в терминах известных органических болезней, хотя и бывают очень похожи на них. Мы можем пока осуществить только их предварительную регистрацию. Возможно, мы имеем дело с симптомами пока неизвестных органических болезней, следствием которых служат соответствующие психозы; но столь же возможно, что здесь речь должна идти о взаимоотношениях совершенно иного порядка.

§1. Основные психосоматические факты

(а) Соматические ощущения

События соматической жизни объективно проявляются для стороннего наблюдателя в форме видимых признаков. Факты, относящиеся к области соматического, устанавливаются методами клинического и физиологического исследования. Кроме того, прибегая к помощи собственных телесных ощущений, каждый человек получает возможность осуществлять наблюдение над самим собой. Собственное тело становится для него объектом. Основываясь на соматических ощущениях, он может наблюдать за изменениями своего физического состояния. Здесь есть нечто большее, нежели просто объективное ощущение чего-то внешнего; речь идет о чувстве-ощущении собственного бытия. В связи с тем, что воспринимаемое при посредстве соматических ощущений я могу затем наблюдать «со стороны», как нечто, мне противопоставленное, возникают некоторые вопросы: во-первых, действительно ли соматические ощущения совпадают с тем, что происходит в сфере физического, и если да, то до какой степени; во-вторых, насколько полно человек воспринимает собственное тело (ибо большинство органических процессов недоступно ощущениям и происходит за рамками сознания); в-третьих, имеют ли жалобы, описания, восприятия больных, относящиеся к данной сфере, какое-либо значение для нашего познания телесного аспекта их жизни?

Действительное совпадение случается редко. Помимо ощущений, обусловленных первичными органическими процессами, существуют ощущения, вызываемые органическими изменениями, постоянно сопровождающими психическую жизнь или имеющими специфическое психогенное происхождение; таковы, например, ощущения тепла или холода с вазомоторным воздействием на кожу, «свинцовое» чувство при мышечной релаксации, боль в желудке во время психогенно активизированной перистальтики. Наконец, существует великое множество соматических ощущений, не имеющих видимой физической причины и обусловленных такими факторами, как внимание, ожидание, беспокойство и т. д.

В норме разнообразие телесных ощущений не очень велико, но восприимчивость к ним не имеет определенных границ. Интенсивная концентрация на собственных соматических ощущениях — наподобие той, которая описана Шульцем в связи с «аутогенной тренировкой», — приводит к «открытию органических переживаний», не зависящих от внушения и являющихся не плодом иллюзорного развития нормальных ощущений, а доступным тестированию расширением действительного соматического восприятия.

Больные сообщают нам о бесчисленных субъективных ощущениях. По существу все это соотносится с единой соматопсихической субстанцией. «Органические ощущения», «телесные ощущения», «боли», «неприятные ощущения», «витальные чувства», о которых они говорят, могут быть распределены по трем группам:

1. Галлюцинации и псевдогаллюцинации. О них говорилось в §1 первого раздела первой главы.

2. Телесные процессы в органах или нервной системе; они уже субъективно ощущаются и отмечаются больным, но еще не могут быть объективно подтверждены наблюдателем. Несмотря на возможные обманчивые впечатления и обычное некритическое отношение, внимательный исследователь подобных субъективных симптомов может уловить в них нечто существенное (конечно, при условии, что больной способен в какой-то мере сохранять объективность). Он может выявить признаки определенных органических событий или психические истоки ощущений, с органической точки зрения являющихся иллюзорными.

3. Большинству людей чуждо беспристрастное отношение к собственным соматическим ощущениям. Им скорее свойственно искажать факты в силу страха и других психических реакций. Такие искажения сами по себе представляют собой новую реальность. Изменения в сфере психического связаны с ощущениями, которые внешне лишены физической основы (разве что мы признаем таковой изначально постулируемый соматический субстрат психического). Ощущения, о которых идет речь, полностью зависимы от событий психической жизни. В качестве примера можно привести ощущения при истерии и других подобных состояниях¹⁵⁸. Особый интерес представляют боли. Необязательно ощущать сильные боли: раненым удается ампутировать руки без наркоза в тех (впрочем, редких) случаях, когда они находятся в состоянии воинственного воодушевления и рассказывают истории о собственной храбрости; мученики за веру переносили пытки и умирали без боли. С другой стороны, сильные боли могут возникать без всякой органической основы; мы можем отчасти трактовать их как символы, как неосознанные средства, ведущие к какой-то цели, как содержание тревоги. Повышенное внимание и беспокойство могут усилить боль, объективное наблюдение — уменьшить ее, а отвлечение внимания — заставить ее исчезнуть¹⁵⁹.

Вообще говоря, сообщения больных (особенно невротиков) о собственных соматических ощущениях принадлежат к разряду клинических данных, но едва ли могут считаться источником какого бы то ни было объективного знания о психофизических процессах. Если мы будем трактовать их как настоящие чувственные восприятия, то есть как наблюдения, обладающие свойством объективности, это будет означать отождествление невротических фантазий с фактическими наблюдениями¹⁶⁰.

(б) Перманентные сопутствующие соматические явления

При любых нормальных психических процессах, особенно при аффективных состояниях, мы без труда можем обнаружить сопровождающие соматические явления (вплоть до мельчайших душевных движений) или подтвердить их наличие экспериментально.

Испытывая стыд или ужас, человек краснеет или бледнеет. Чувство отвращения приводит к рвотным позывам, эмоциональное расстройство — к слезам, при страхе возникает усиленное сердцебиение, начинают дрожать колени, лицо бледнеет, выступает холодный пот, в горле пересыхает, волосы встают дыбом, зрачки расширяются, глазные яблоки вылезают из орбит. Состояние тревожного напряжения приводит к поносу или усиленным позывам к мочеиспусканию¹⁶¹. Многие другие аффекты также вызывают усиленное мочевыделение. Психические потрясения тормозят выделение слизи в дыхательных органах, секрецию слюнных и слезных желез (то же имеет место при меланхолии).

Аппаратура¹⁶² предоставляет нам возможность осуществлять точные наблюдения за изменениями дыхания, сердцебиения, кровяного давления, объема органов, за флюктуациями гальванического тока, снимаемого с поверхности кожи, за изменением размера зрачков. Показано, что желудочная секреция зависит от психических воздействий: в состоянии недовольства или во сне она уменьшается, тогда как в моменты зрительного или слухового представления пищи или других приятных вещей — увеличивается¹⁶³. В процессе исследования больных наблюдения за изменениями интенсивности и течения этих сопутствующих соматических явлений приносят большую пользу, поскольку обеспечивают ключ к лежащим в их основе событиям психической жизни. Так, весьма интересно знать, является ли «пустота» сознания при ступоре полной или в психике больного все же происходят какие-то процессы.

Грегор¹⁶⁴ дал всестороннюю оценку тем возможностям, которые предоставляет феномен психогальванического рефлекса для выявления событий психической жизни у душевнобольных. Если установить электроды в двух точках кожи — например, на руках — и пустить ток, тело отвечает слабыми гальваническими разрядами; флюктуации этих разрядов во времени могут быть представлены в виде кривой. Эти флюктуации обусловлены отчасти физическими, отчасти физиологическими, отчасти же — психическими факторами. Благодаря усовершенствованной технике и развитому критическому взгляду удается со всей убедительностью отделить последние от всех остальных. Исследуется либо кривая покоя, либо кривая, отражающая флюктуации, имеющие место под воздействием внешних стимулов. Характерные кривые покоя возникают как при ослабленных, так и при усиленных психогальванических реакциях на стимулы. Ответы дифференцируются также согласно типам стимулов (колокольчик, боль, вызванная щипком, арифметические задачи, произнесение слов, вызывающих эмоциональную реакцию в связи с теми или иными «комплексами», и т. д.).

Грегору удалось подтвердить следующее:

1. Различные типы «кривых покоя» можно трактовать как отражения событий внутренней, психической жизни (хотя в этом вопросе полная ясность до сих пор не достигнута). Кривую, постепенно идущую вверх, Грегор называет «аффективной кривой». 2. Ослабление или исчезновение психогальванической реакции обнаруживается при хронической эмоциональной тупости (при многих крайних кататонических состояниях, параличе, эпилепсии, атеросклеротическом слабоумии), при временной утрате аффектов (ослабленной эмоциональной реакции в состоянии излечимой меланхолии), при кататоническом ступоре и, наконец, при некоторых явлениях психастенического торможения и психастенической изможденности. 3. Возрастание психогальванической реакции обнаруживается, например, в процессе решения арифметических тестов; это указывает на относительно значительное усилие, осуществляемое в состоянии общей заторможенности. 4. Реакции на различные стимулы неодинаковы: лица с психастенической заторможенностью сильнее всего реагируют на арифметические задания, тогда как слабоумные (например, многие паралитики и эпилептики) — на физическую боль. В ряду специальных находок особого внимания заслуживает то обстоятельство, что даже при тяжелой врожденной умственной отсталости реакции имеют нормальную интенсивность, тогда как при приобретенных формах эмоциональной тупости — нет. Обнаружено также, что при гебефрении и паралитическом возбуждении гипоманиакального характера все реакции отсутствуют, тогда как при настоящей гипомании они выражены с полной отчетливостью.

Аффективные психические движения сопровождаются также движением зрачков; даже в отсутствие внешних стимулов почти всегда наблюдается то, что мы называем «зрачковым беспокойством» (Pupillenunruhe). Оно сопутствует активизации психической деятельности, флюктуациям в сфере сознания, связанным с вниманием и умственными усилиями, и соответствует психогальванической «кривой покоя». Зрачки всегда расширяются в ответ на психические впечатления, во время любого умственного усилия или аффекта, а особенно — в ответ на болезненные стимулы. В состоянии крайнего страха зрачки бывают максимально расширены и не реагируют на свет. Во сне зрачки уменьшены. При тяжелых формах слабоумия и в особенности при dementia praecox как «зрачковое беспокойство», так и реактивное расширение зрачков исчезают (так называемый феномен Бумке¹⁶⁵).

В ряду других явлений, сопровождающих психическую жизнь, — изменения кровяного давления¹⁶⁶, частоты пульса и дыхания¹⁶⁷, объема протекающей крови в отдельных частях тела — например, в руках (так называемая плетизмография¹⁶⁸). В состоянии страха кровяное давление подскакивает; повышение кровяного давления обнаруживается также при мании и в особенности при меланхолии. Частота пульса возрастает во время умственного усилия и при неприятных ощущениях и на короткое время падает в состоянии повышенного внимания к стимулам, при страхе и напряжении, равно как и при благоприятных ощущениях. Повышение возбудимости отмечается у невропатов, у больных базедовой болезнью, у пациентов в состоянии изможденности, у выздоравливающих. Для кататонии типичны: напряженное состояние сосудистой системы (плетизмографически это проявляется как постоянство объема), ригидность мышц радужной оболочки (неподвижные зрачки), повышенный тонус поперечнополосатых мышц (все эти симптомы следует рассматривать как следствия вегетативной иннервации, а не событий психической жизни [de Jong]).

Вайнберг¹⁶⁹ наблюдал за плетизмограммами, электрокардиограммами, электрогальваническими явлениями, дыханием и реакцией зрачков. Все испытуемые реагировали на любое событие психической жизни — например, на простой звук колокольчика — одновременно и одинаково: «повышение уровня сознания» вследствие стимуляции приводило к возникновению явлений, основанных на «симпатической стимуляции».

Бергер¹⁷⁰ открыл слабый электрический ток, возникающий в мозгу. Запись этого тока — электроэнцефалограмма — выказывает различную конфигурацию волн у разных индивидов. Эти волны служат показателями физиологических событий, которые, в свою очередь, тесно связаны с событиями психической жизни. Существует значительное различие между волнами в состоянии бодрствования и во сне. Изменения в конфигурации волн отражают ход процессов, происходящих в сознании, изменения внимания — то есть, в сущности, любые формы активности.

События, сопровождающие психическую жизнь на соматическом уровне, весьма многочисленны и разнообразны; мы перечислили лишь очень немногие из них. Сообщаемая ими информация достаточно бедна и сводится в основном к простой иллюстрации того, что между психической и физической сферами существует универсальная связь. Представление, будто все эти события являются лишь последствиями психических процессов, слишком односторонне. Любая связь взаимна, то есть направлена также и вспять, от сомы в сторону души. Постижение деталей этого процесса доступно нам только при условии лучшего понимания физиологических связей. Последние всегда совершают круговорот: событие психической жизни вызывает ряд соматических явлений, которые, в свою очередь, модифицируют происходящее в сфере психического. Все это едва видно на примере мимолетных сопровождающих движений, о которых только что говорилось. Исследования внутренней секреции дают более или менее надежные результаты в применении к событиям, длящимся относительно долго, от получаса и выше. Психическое возбуждение или торможение совершает свой путь к гладким мышцам кровеносных сосудов относительно быстро, тогда как воздействие на эндокринные железы осуществляется более медленно. Круговорот очевиден: душа (область психического) — вегетативная нервная система — эндокринные железы — секреция гормонов — воздействие гормонов на ход событий в соматической сфере — воздействие как тех, так и других на нервную систему и душу. Несомненно, подобных круговоротов существует множество. В процессе регистрации экспериментальных данных мы можем в каждый данный момент времени объективно выявить только одну связь. Понимание целого только расширяется благодаря лучшему пониманию этих физиологических круговоротов, равно как и процессов их суммации и взаимовлияния. На начальном этапе исследования мы знаем только изолированные моменты. Но часто они могут предоставить нам своего рода ключ для проникновения в глубь сложных психофизиологических механизмов; затем, почти исключительно с помощью опытов над животными, мы можем прийти к более точной формулировке наших теоретических воззрений в области физиологии. Обнаруживается, что психическая жизнь — как в своих самых малозаметных проявлениях, так и в мгновения высшего эмоционального накала — своими самыми последними ответвлениями тесно соприкасается с тем, что происходит на соматическом уровне.

Сопровождающие соматические феномены неодинаковы по интенсивности и внешнему проявлению не только у разных индивидов, но и у одного и того же человека в разные моменты его жизни. Принято полагать, что реактивность на вегетативном уровне характеризуется непостоянством. Интенсивность таких феноменов, как румянец на лице, секреция слез и слюны, дермографические явления, сердечные рефлексы и т. д., чрезвычайно вариабельна. Вариабельностью отличаются также интенсивность и способ действия таких токсинов, как адреналин, пилокарпин, атропин. Можно говорить о конституциональной предрасположенности вегетативной нервной системы и полагать, что ее реактивность практически не соотносится с психическим развитием личности; но с тем же основанием можно принять противоположную точку зрения и прийти к выводу, что мы обнаружили корреляцию между фундаментальными типами строения тела и темперамента.

Детальное исследование позволяет обнаружить множество разнообразных интересных моментов; например, у некоторых людей психическое возбуждение сопровождается закупоркой носовых раковин. Между носовыми раковинами и гениталиями обнаруживается определенного рода взаимодействие. Если повезет, можно найти какой-нибудь соматический или психологический способ терапевтического вмешательства в этот круговорот вегетативно-психологических взаимовлияний в случае его расстройства; но методы такого вмешательства непредсказуемы.

(в) Сон

Физиологическое введение¹⁷¹. Сон не является универсальным жизненным феноменом: он принципиально отличается от тех изменений, которые происходят во всех биологических процессах при смене дня и ночи. Но сон и бодрствование — не чисто человеческие атрибуты; они, так же, как и бодрствующее сознание, встречаются у всех теплокровных позвоночных животных. Наличие сознания функционально обусловливается на весьма примитивном животном уровне. Ритм сна—бодрствования сохраняется даже у собаки с частично удаленным мозгом. Весьма вероятно, что функция, связанная с сознанием и сном, локализована в стволе головного мозга (скорее всего, в сером веществе третьего желудочка).

Сон необходим для жизни. Благодаря ему головной мозг отдыхает. Длительное подавление сна (которое, вообще говоря, почти невозможно) приводит к смерти. Мы спим треть нашей жизни. Сон — это не паралич, а покой. Кроме того, сон принципиально отличается от наркоза; последний не освежает и не снимает усталости. Если наркотические препараты способствуют отдыху, то не потому, что они вызывают потерю сознания, а потому, что они, в качестве вторичного эффекта, индуцируют естественный сон. Что касается гипнотического сна, то это сон в истинном смысле слова, отличающийся от естественного только наличием отношения между спящим и гипнотизером; отличие это, однако, не является принципиальным, так как отношение можно установить и с человеком, спящим нормальным сном, — например, заговорив с ним.

Сон — это функция нервных центров, в которых кроется источник всех связанных с ним соматических изменений: замедления дыхания и кровообращения, понижения метаболизма и температуры тела, уменьшения секреции некоторых желез, ослабления реакций на стимулы, неподвижности. В отличие от наркоза, обморока и т. п., во время сна психика сохраняет живую способность реагировать на значащие стимулы. Солдат, которому не мешают спать даже звуки выстрелов, просыпается от отдаленного телефонного звонка, воспринимаемого им как полный значения стимул; кормящая мать просыпается от малейшего звука, произведенного ее ребенком. Особенно удивительна доказанная со всей несомненностью способность многих людей просыпаться точно в определенный час («внутренние часы»).

Различаются длительность и глубина сна. Люди, не нуждающиеся в долгом сне, обычно спят глубоко. Глубокий сон освежает и укрепляет силы быстрее, чем поверхностный. Средняя продолжительность сна в первый год жизни составляет 18 часов в сутки; в возрасте от 7 до 14 лет она все еще равна 10 часам, позднее, вплоть до 50 лет — 8 часам, а после 60 лет она падает до 3—4 часов. Глубина сна выражается кривой, получаемой благодаря измерению интенсивности стимула, необходимого для того, чтобы разбудить человека. В норме наибольшая глубина достигается через час или два после того, как человек засыпает; затем сон постепенно становится все менее и менее глубоким, и сравнительно поверхностный сон сохраняется вплоть до утра. Кривая, выказывающая максимум глубины ближе к утру, считается аномальной. Обнаружена связь между конфигурацией кривой, отражающей глубину сна, и типологией привычного распорядка работы: у людей, эффективность работы которых выше всего по утрам, кривая имеет нормальный вид — в отличие от тех, кто работает главным образом по ночам.

Причины, вызывающие сон, бывают физиологическими и психологическими.

Сон подготавливается объективной усталостью и субъективной утомленностью. Тяжелая усталость в любом органе тела находит свое проявление во всех остальных органах. «Вещества усталости» отравляют весь организм; чем дольше длится бодрствование, тем сильнее и настойчивее дает о себе знать ощущение утомленности, пока человек не засыпает помимо своей воли.

Если — как это обычно бывает — степень утомленности не слишком велика, основным условием сна становится такая ситуация, при которой стимулы редуцированы до минимума: отсутствие света, спокойствие, мирное настроение, расслабленное положение тела, отсутствие мышечного напряжения. Полное отключение стимулов способствует сну. Больной Штрюмпеля (Struempell), страдавший обширной утратой чувствительности в различных органах, засыпал сразу же после того, как ему прикрывали остававшиеся здоровыми правый глаз и левое ухо. При нормальных условиях полное исключение стимулов невозможно. Чем больше возбудимость ингибируется «веществами усталости», тем легче бывает уснуть; но в качестве основного условия должно присутствовать дополнительное осознанное самовнушение: «Я хочу уснуть; я усну». Подготовительные физиологические и суггестивные (психологические) факторы воздействуют совместно.

Экспериментальные данные позволяют считать наиболее вероятными следующие физиологические условия сна:

1. Торможение рефлексов. Павлов обнаружил, что в состоянии напряженного внимания собаки начинают испытывать непреодолимую усталость. Он полагал, что торможение — это локализованный сон, тогда как сон — это расширенное торможение. С данным открытием можно связать, в частности, то обстоятельство, что причиной гипнотического сна, по-видимому, является полная концентрация внимания только на одном объекте.

2. Сон находится в связи со стволом головного мозга. На это указывают как опыты над животными (кошки засыпают при электростимуляции некоторых областей ствола мозга), так и результаты наблюдений над больными летаргическим энцефалитом. Создается впечатление, что в стволе мозга локализуются определенные блокирующие точки, активация которых понижает или тормозит возбудимость, но не блокирует ее полностью. Эти точки активируются, когда мы хотим уснуть и обеспечиваем себе для этого подходящую ситуацию, или же против нашей воли навязывают нам сон, когда мы пребываем в состоянии сильной усталости.

Расстройства сна¹⁷² очень многообразны; они могут проявляться при засыпании, пробуждении, воздействовать на характер сна; они могут проявляться также в форме бессонницы.

Засыпание обычно происходит быстро, в течение нескольких секунд. Но у людей, страдающих нервными симптомами, оно очень часто растягивается надолго. При этом наблюдается членение на различные фазы, сопровождаемые рядом специфических явлений¹⁷³. Стадия сонливости наступает после непрерывного возрастания степени усталости; затем происходит внезапный, подобный удару «скачок» в стадию диссоциации. Такого рода внезапные провалы в сон могут повторяться один за другим, перемежаемые относительно более легкой сонливостью; сознание при этом колеблется между сном и бодрствованием. В это время обычны псевдогаллюцинации, а иногда и истинные ощущения (гипнагогические галлюцинации). В мгновение ока возникают и исчезают видения, слышатся обрывки фраз и слов, переживаются целые связные сцены, которые уже не отличаются от собственно сновидений и непосредственно переходят в них.

Самовнушение, являющееся одним из факторов засыпания, может отсутствовать. Напряженная борьба за то, чтобы уснуть, сопровождается неуверенностью в том, что это удастся; в результате сон так и не приходит, поскольку «хотеть уснуть — это значит не спать». Желание должно превратиться во внушение, оно должно согласиться на ожидание, оно должно стать пассивным в своей активности. Оно должно не пытаться навязать сон а суметь предаться ему.

Пробуждение в норме также происходит быстро: человек сразу же обретает ясность и собранность сознания. Расстройства этого процесса выявляются в виде его замедленного течения: между сном и бодрствованием вклинивается состояние заспанности («опьяненности сном»)¹⁷⁴. Это состояние может быть аномальным до такой степени, что человек принимается действовать автоматически, сам не зная, что же именно он делает.

По своему характеру сон иногда бывает аномально глубоким: больные чувствуют себя так, словно они умерли. С другой стороны, он бывает аномально легким: больные никогда не чувствуют себя отдохнувшими, видят чрезвычайно реальные, беспокойные или страшные сны; им кажется, что спала только половина их существа, тогда как вторая половина оставалась в состоянии бодрствования.

Продолжительность сна может быть очень большой — например, при некоторых разновидностях депрессии. Больным постоянно хочется спать; иногда они спят по 12 часов подряд. Случается и аномально короткий сон: больные засыпают и почти сразу же просыпаются, после чего лежат без сна всю ночь или забываются только к утру.

Существует множество видов и причин бессонницы. Мы не знаем, существует ли такой тип бессонницы, который обусловлен каким-либо локальным повреждением ствола головного мозга. Если на место, служащее источником избыточного сна, воздействуют патологические стимулы какого-либо иного рода, это может привести к бессоннице.

Во время сна иногда наблюдаются необычные явления — от двигательных (таких, как дрожание, жевание, скрипение зубами) до разговоров во сне и похожих на гипноз изменений сознания, с сомнамбулизмом и странностями поведения и последующей амнезией.

(г) Соматические воздействия при гипнозе

Гипнотический опыт с полной наглядностью показывает нам, насколько глубоко душа воздействует на тело. Наблюдения за воздействием гипнотического внушения на соматическую сферу оказались такими удивительными, что поначалу не вызывали доверия. Ныне, однако, факт глубокого влияния, оказываемого внушением на соматическую жизнь, уже не вызывает сомнений. Внушая больному, что ему на кожу положили раскаленную монету, удается вызвать у него покраснение кожи и появление волдыря, который в дальнейшем зарубцовывается. Аналогичным образом вызываются лихорадка и задержка менструаций. Внушая представления о том или ином типе еды, удается спровоцировать специфические изменения желудочной секреции; внушение определенных эмоциональных ситуаций приводит к изменениям метаболизма, а воображаемое принятие пищи во время гипнотического сеанса — к секреции поджелудочной железы; отмечались даже случаи излечения бородавок под воздействием гипноза¹⁷⁵. Некоторые из этих феноменов исключительно редки и даже отчасти сомнительны — например, образование волдырей с последующим рубцеванием; но среди них есть и такие, которые достигаются достаточно легко и часто.

Этим эффектам, получаемым в результате гипнотического воздействия, тождественны соматические эффекты, описанные Шульцем. Пользуясь методом самовнушения, он сумел вызвать определенные состояния и назвал метод в целом «аутогенной тренировкой». Как ни удивительно, в некоторых случаях отдельным людям удается очень сильно повысить или понизить частоту собственного пульса — с 76 до 44, а затем вплоть до 144¹⁷⁶. Крайние возможности этой процедуры не нашли применения в западных странах, но мы обнаруживаем их в Индии. Возможно, знаменитая «стигматизация» (например, св. Франциска Ассизского), аналогичная волдырям, появляющимся под воздействием гипнотического внушения, может быть понята как результат подобного рода самовнушения.

Гипноз воздействует благодаря реалистическим, конкретным образным представлениям, достаточно могущественным, чтобы полностью овладеть чувствами и настроением человека. Больной выказывает естественную, нормальную реакцию на внушаемую ситуацию: например, когда ему внушается, будто стоит холодная погода и идет снег, у него активизируется обмен веществ. Вегетативная нервная система, в свой черед, следует возникающему в его психике воображаемому переживанию — даже несмотря на то, что действительные стимулы сообщают ей о совершенно иной реальной ситуации. Невозможно поднять температуру, повысить секрецию желудочного сока или метаболизм с помощью прямого внушения; мы можем достичь этого только при посредстве внушаемой ситуации, которая, будь она реальна, имела бы именно такие последствия.

Гипнотические эффекты могут быть отчасти поняты как условные рефлексы в павловском смысле (Ганзен [Hansen]). Реалистическое, наглядное представление о еде порождает повышенную желудочную секрецию. Если регулярно показывать собаке пищу, но не кормить ее, условный рефлекс желудочной секреции перестанет проявляться. Аналогично, гипнотическое внушение перестает воздействовать на соматические процессы, если определенное содержание внушается по несколько раз в день без последующего воплощения в действительность. Если условный рефлекс так и не находит реального подтверждения, он исчезает. Безусловный рефлекс остается единственной основой для психогенного воздействия. Подобного рода чисто физиологические интерпретации, однако, никоим образом не исчерпывают всей полноты психосоматических взаимоотношений.

Мы не можем оценить того, в какой мере психические влияния способны воздействовать на соматические процессы. Исследования в данной области обнаруживают все новые и новые пределы такого воздействия. Каким-то сложным, трудно постижимым образом психический фактор присутствует во многих физиологических процессах. Неожиданные эффекты могут быть обязаны своим происхождением чисто психическим факторам; к психическому же источнику могут быть возведены серьезные расстройства соматических процессов.

Фон Вайцзеккер (v. Weizsaecker. Aertzliche Fragen. — Leipzig, 1934, S. 31) пишет: «С нашей стороны было бы правильнее форсировать исследования, направленные на разгадку все еще непонятных для нас явлений духовной сферы, нежели удивленно глазеть на „чудеса“ стигматизации, истерии и гипноза как на некие исключения из правил. Рассматриваемые как исключения, они освобождают нас от того, чтобы предполагать наличие чего-то аналогичного также и в патологических симптомах». Фон Вайцзеккер стремится найти психологически понятный элемент в любых болезнях. Но верно ли, что все — в том числе и тяжелые, органические — соматические болезни насквозь пронизаны психическим? Если бы это удалось убедительно показать, открылись бы не просто новые сферы знания о человеке, но и принципиально новый путь к познанию того, что происходит в сфере физического. Но возможность этого вызывает у меня сомнение — хотя я и предполагаю, что граница здесь достаточно неопределенна. Так или иначе, подобная постановка вопроса кажется оправданной.

§2. Зависимость соматических расстройств от психических факторов

Все тело в целом можно трактовать как своего рода орган души. Психическое возбуждение при серьезно больном теле может принести существенный вред органам. Но такие случаи редки и носят пограничный характер. Психическое воздействие осуществляется обычно через психическое же содержание и детерминирующие тенденции; как то, так и другие патогенны только при наличии душевной болезни. Отсюда проистекает возможность того, что расстройства в душевной сфере найдут свое соматическое проявление. Соматические заболевания, связанные с душой, отличаются крайним разнообразием и все еще не поняты. Вначале представим фактические данные, а затем наметим их интерпретацию.

(а) Основные группы психически зависимых соматических расстройств

1. Обмороки и припадки. Как те, так и другие могут выступать в качестве непосредственных следствий психического возбуждения. Известно, однако, что они бывают обусловлены также чисто органическими причинами. В частности, органические (эпилептические) припадки отличаются от психогенных истерических припадков.

Груле описывает ряд психогенных припадков, например: «Хорошо сложенный мужчина спокойно ходит взад и вперед по длинному коридору; внезапно он испускает стон и, хватая руками воздух, оседает на пол (он никогда не падает сразу, головой вперед). Вначале он лежит на полу, тяжело дыша; кофта и рубашка расстегнуты его собственной рукой. Внезапно начинается конвульсия; он сильно ударяет себя то одной рукой, то обеими руками одновременно. Его тело выгибается вверх и вниз; ноги сгибаются и выпрямляются то поодиночке, то вместе, словно лягаясь. Лицо болезненно искажено, глаза крепко закрыты, но иногда начинают дико вращаться. После первых двух-трех уколов лягание усиливалось, затем реакция прекратилась. Реакцию зрачков проверить сложно: больной изо всех сил трясет головой или крепко закрывает глаза. Когда зрачки все-таки удается увидеть, они бывают сильно расширенными (как при страхе или боли) и реагируют слабо. Иногда больной мочится под себя, особенно если до этого он уже мочился в постель. Часто считается, будто в приступах подобного рода есть нечто театральное, но обычно это не так. Через пять-десять минут интенсивность движений идет на убыль, и они постепенно прекращаются. В состоянии полного изнеможения, покрытый потом, человек надолго засыпает и, проснувшись, сохраняет лишь обрывочные воспоминания о происшедшем».

Приводимая для контраста картина эпилептического припадка в описании Груле выглядит следующим образом: «Эпилептический припадок начинается внезапно; больной может заметить тот сигнал, который служит предвестником припадка (так называемую ауру: ощущение „раздутости“ окружающего, ощущение того, что все предметы приобрели багровый оттенок, уменьшились или увеличились, искры перед глазами, пугающе быстрое разбухание предметов, шумы, звоны, запахи), но он не успевает ничего сказать. Шатаясь, он может преодолеть несколько шагов — как будто его сильно толкнули сзади, — после чего его охватывает припадок. Пока он падает, его лицо искажается, губы крепко сжимаются, на них выступает пена, иногда окрашенная кровью (из-за того, что зубы прокусывают язык); глаза открыты и неподвижно глядят вбок. По лицу несколько раз молниеносно пробегают конвульсии, голова повернута в сторону или несколько раз резко дергается в том или ином направлении, зубы скрипят. Различные группы мышц, а иногда и все мышцы тела в течение нескольких секунд напряжены до максимума. Изо рта доносится специфическое хрипение и бульканье. Дыхание кажется крайне затрудненным. Затем спазм ослабевает. По всей мускулатуре проходит несколько клонических толчков, за которыми следуют собственно судороги. В промежутке вклинивается несколько „сбрасывающих“ движений. Тело покрывается испариной. Лицо синеет или белеет, как мел. Мочевой пузырь опустошается. Зрачки неподвижны, роговичный рефлекс затухает. Больной не реагирует на стимулы, хотя очень сильные и болезненные стимулы иногда вызывают определенное беспокойное движение тела. Все это по продолжительности редко превышает пять минут. Часто приступ переходит непосредственно в глубокий сон. После пробуждения больной чувствует себя крайне ослабевшим и усталым, жалуется на головную боль, испытывает подавленность; самого приступа он вообще не вспоминает (у него наступает полная амнезия)».

Припадки служат важнейшим симптомом во всех случаях эпилепсии. Но тот же механизм судорог действует и при шизофрении, и при подавляющем большинстве органических поражений мозга. По существу любые припадки характеризуются органической природой¹⁷⁷. Следовательно, они принадлежат к совершенно иному роду явлений, нежели психогенные приступы (во французской терминологии известные, в частности, как attitudes passionnelles), весьма разнообразные по своим внешним признакам, подробно описанные и искусственно культивировавшиеся во всех клиниках, особенно во времена Шарко, Брике (Briquet) и других в Париже.

2. Функциональные расстройства органов. Почти все физиологические функции органов так или иначе подвержены влиянию событий психической жизни. При определенных условиях, относящихся к области психической жизни — например, под воздействием какого-то переживания или длительного эмоционального состояния, — могут возникнуть расстройства деятельности желудочно-кишечного тракта, расстройства сердечной деятельности, вазомоторные расстройства, расстройства секреции, расстройства зрения, слуха¹⁷⁸, голоса¹⁷⁹, менструаций (прекращение или преждевременное начало). У невротиков часто встречаются функциональные расстройства, которые не удается связать с определенными событиями психической жизни, но которые должны иметь определенное отношение к психической аномалии — о чем можно судить по частоте совместных аномальных проявлений на психическом и соматическом уровнях¹⁸⁰.

К этой же группе можно отнести великое множество проявлений неврологического характера, лишенных какой бы то ни было органической основы; таковы многие случаи паралича и сенсорных расстройств (конфигурация которых следует не анатомическим структурам, а образным представлениям больного), тики, заикание, тремор, головокружения и т. п. В работах по неврологии описаны бесчисленные разновидности таких соматических явлений, особенно часто встречающихся при истерии¹⁸¹.

Один из самых поразительных эффектов, производимых душевным потрясением — внезапное поседение, описанное Монтенем; встречается также внезапное местное облысение (alopecia areata)¹⁸². Существование психогенной лихорадки долгое время подвергалось сомнению, но в настоящее время ее следует признать установленным, хотя и редким, феноменом¹⁸³.

Несмотря на наличие близкой связи со сферой психического, больные осознают эти соматические расстройства как нечто абсолютно чуждое, то есть рассматривают их как чисто телесные болезни. Истерические феномены наблюдаются как сами по себе, так и в качестве явлений, сопровождающих разнообразные органические и функциональные расстройства нервной системы.

В большинстве случаев эти соматические расстройства принято называть органными неврозами (Organneurosen). Это, однако, не означает, что тот или иной орган поражен неврозом. Невротическое поражение охватывает душу, которая, так сказать, «избирает» тот или иной орган специально для того, чтобы через него проявить это свое поражение вовне. В подобной роли может выступить либо орган сам по себе, как относительно наиболее уязвимое locus minoris resistentiae («место наименьшего сопротивления»), либо орган, «символически» выступающий в качестве самого существенного компонента в доступном психологическому пониманию, осмысленном контексте психической жизни. Долгое время диагноз «органный невроз» ставился слишком свободно; не учитывалось то обстоятельство, что такой диагноз должен исходить не столько из позитивных, сколько из негативных данных, то есть из невозможности обнаружить соматические основания. По мере совершенствования методов медицинского исследования область применения понятия «органный невроз» постепенно сужается; полностью снимать его «с повестки дня», однако, представляется нецелесообразным¹⁸⁴.

Это ограничение сферы «органных неврозов» сопровождается развитием в противоположном направлении: возрастающим признанием роли, которую психические факторы играют в изначально соматических и органических расстройствах.

3. Зависимость изначально соматических заболеваний от души. Даже органические заболевания в своем развитии не вполне независимы от психических факторов. Общепризнанно, что физические расстройства подвержены воздействиям со стороны психики. Физически детерминированное бывает очень сложно отличить от психически детерминированного. Для осуществления своего патологического воздействия душа ищет определенные, уже как бы проторенные пути. Например, если из-за перенесенного в свое время артрита больному уже приходилось испытывать боли в суставах, эти боли могут продолжаться на психогенной основе или возобновиться даже после того, как артрит излечен. Течение почти всех соматических болезней небезразлично к тому, каково психическое состояние больного в период исцеления. Поэтому психическое воздействие вовсе не обязательно затрагивает в первую очередь чисто психогенные процессы или ход психических заболеваний.

Другая проблема состоит в том, есть ли у соматических болезней, сопровождаемых анатомическими изменениями, психогенный источник. Представляется, что в ряде случаев такой источник действительно существует.

Сахарное мочеизнурение обычно для состояний тревоги и депрессии¹⁸⁵. Диабет может начаться после душевного потрясения; душевные волнения оказывают отрицательное воздействие на его течение.

Острые случаи базедовой болезни наблюдаются после перенесенного страха. Случай, описанный Конштаммом¹⁸⁶, показывает, насколько большую роль в этом расстройстве играют психические комплексы. Базедова болезнь может начаться через каких-нибудь несколько часов после перенесенного испуга, но так бывает редко. Обычно началу болезни предшествует долгий период тоски, беспокойства или тревоги; общепризнанно, что на ее течение сильное влияние оказывают психические факторы¹⁸⁷.

Воспаление слизистой оболочки кишечника (colitis membranacea) также часто возникает после душевного потрясения и может быть излечено психотерапевтическими методами.

Принято считать, что появление, течение и лечение астмы — при том, что развитию этой болезни способствует определенная соматическая предрасположенность, — в значительной мере подвержены влияниям со стороны психики. Исследования показали, что, хотя соматическая предрасположенность и ход событий соматической жизни играют решающую роль, возникновение болезни и отдельные приступы могут ускоряться под воздействием психических факторов; последние могут играть решающую роль и в прекращении приступов. Наличие связи в данном случае не свидетельствует о психическом расстройстве. Подобно всем прочим сопровождающим соматическим феноменам, астма может быть обусловлена нормальным душевным возбуждением. Тем не менее, имея в виду, что астмой страдает относительно небольшое количество людей, нам следовало бы квалифицировать ее не как тип психогенной реакции, подобный большинству сопровождающих соматических явлений, а всего лишь как болезненную соматическую предрасположенность¹⁸⁸.

Существует мнение, что чисто реактивные, невротические желудочные дисфункции могут, пройдя через промежуточные стадии в виде хронических функциональных аномалий, развиться в язву двенадцатиперстной кишки: человек, заболевающий язвой вследствие непрерывной напряженной работы, мог бы остаться здоровым, если бы вел более спокойный образ жизни.

Алькан¹⁸⁹ приводит некоторые примеры того, как соматические последствия, которые первоначально носят чисто функциональный характер, перерождаются в органическое, анатомическое расстройство:

Продолжительное сокращение гладких мышц в области, затронутой расстройством, порождает давление и анемию и вследствие этого способствует развитию некробиотического поражения — особенно в тех случаях, когда секреция в данной области (например, секреция желудочного сока) психогенно усилена (как бывает в случаях язвы желудка и язвенного колита). Спазмы в трубчатых органах приводят к мышечной гипертрофии, сопровождаемой расширением верхней части (расширение пищевода, гипертрофия левого желудочка при повышенном давлении). Продолжительный спазм или паралич трубчатых органов приводит к изменению химического состава накапливаемых выделений (единичный холестериновый камень в желчном пузыре, застой в пищеводе). Когда к этому добавляется инфекция (которая при отсутствии застоя не принесла бы вреда), следует неизбежное воспаление. Психогенное расстройство секреции эндокринных желез может приводить к анатомическим изменениям в самих железах (психогенный диабет и базедова болезнь).

Психогенное происхождение можно считать установленным лишь для небольшого числа соматических болезней. Для основной их части нам все еще не хватает фактических подтверждений. Сравнительно недавно В. фон Вайцзеккер¹⁹⁰ выдвинул в данной связи ряд фундаментальных вопросов и попытался расширить область психогенных соматических расстройств путем более внимательного исследования фактического материала историй болезни. Он пришел к выводу, что убедительные доводы найти сложно, поскольку доказательства «за» и «против» идут, так сказать, рука об руку. Например, если в одном случае обнаруживается явное доказательство психогенного происхождения, то для другого аналогичного случая такое доказательство отсутствует. Кроме того, нам ничего не известно о значении внутренних органов для психической жизни: например, нам неизвестно, имеет ли печень хоть какое-нибудь отношение к чувствам негодования и зависти. Далее, взаимосвязь между физическим и психическим не выказывает никаких регулярных закономерностей. Фон Вайцзеккер считает, однако, что для тонзиллита, несахарного диабета и некоторых других болезней удается показать, как болезнь играет в своем роде решающую роль в ключевые моменты жизни человека. Он не намеревается выдвигать или формулировать какие бы то ни было концептуальные новшества всеобщего характера; его интересы сосредоточены всецело в сфере биографики.

Влияние, оказываемое душой на органические заболевания, может быть очень широким. Субъективное состояние удается улучшить благодаря внушению и гипнозу; внушение само по себе является одним из важнейших и универсальных терапевтических средств. Переплетение органического и психического иногда приобретает гротескные формы. Маркс¹⁹¹ приводит случай из практики в клинике Кушинга (Cushing).

14-летний мальчик попал в клинику с тяжелой формой несахарного диабета; он пил до 11 литров воды в день. Было обнаружено, что мальчик незадолго до того начал заниматься онанизмом и воспринимал это обильное питье как возможность очиститься и разрешить свой внутренний конфликт. Благодаря психоаналитическому лечению его состояние удалось улучшить до такой степени, что он стал пить не более полутора литров в день. Однажды утром он был найден мертвым в своей постели. При вскрытии в стволе его головного мозга была обнаружена обширная опухоль. В данном случае жажда, как симптом органического поражения нервной системы, была связана с инстинктивной жизнью больного и с его мышлением, на уровне которого он воспринимал ее как средство для подавления позывов к мастурбации. Взаимосвязи оказались переплетены друг с другом настолько тесно, что в результате терапевтическое воздействие удалось оказать одновременно как на жажду, так и на полиурию.

4. Функциональные расстройства комплексного инстинктивного поведения. Существует множество соматических функций, расстройство которых не вызывает никаких ощущений, помимо определенного физического дискомфорта. Существуют, однако, и такие расстройства, которые затрагивают комплексные функции, включая функцию воли. При этом функциональное расстройство очевидным образом соотносится с психическим расстройством, которое выявляется одновременно с ним. Функции не могут быть реализованы из-за того, что больной испытывает тревогу, страх, заторможенность, внезапное немотивированное ощущение пассивности или чувство замешательства. Проявления имеют сходный вид независимо от того, гуляет ли человек по улице, пишет, мочится или занимается сексом. В качестве последствий выступают спазматические явления при письме, расстройства мочеиспускания, половое бессилие, вагинизм и т. п.

Расстройства такого рода в относительно легкой форме распространены чрезвычайно широко. Человек краснеет в тот самый момент, когда это для него особенно нежелательно; он спотыкается или запинается, ощущая, что за ним следят со стороны. Подобного рода воздействию подвержены даже рефлексы. Повышенное внимание к рефлексам кашля и чихания (особенно к последнему) может с равным успехом привести к их усилению или исчезновению (Дарвин поспорил с приятелями, что они больше не будут чихать, нюхая табак; те старались изо всех сил, до слез, но Дарвин тем не менее выиграл пари).

(б) Происхождение соматических расстройств

Между душой и такими явлениями, как тяжелые приступы, органические расстройства и сложные поведенческие функции, существует весьма запутанная — хотя в некоторых индивидуальных случаях кажущаяся относительно простой — связь. Для отдельных случаев ситуация может выглядеть психологически понятной, однако в целом связь между сферами физического и психического все еще остается непрозрачной и чрезвычайно сложной. Очевидно, здесь действуют многочисленные внесознательные механизмы. Органы и физическая предрасположенность как бы идут навстречу душе. Создается впечатление, будто душа сама выбирает в организме то место, где возникнет расстройство, при посредстве которого она сможет проявить себя, или ту функцию, в осуществление которой «вмешается» ее собственное расстройство.

Отчасти угадываются некоторые физиологические связи. Вегетативную нервную систему вместе с эндокринной системой принято рассматривать как посредствующее звено между центральной нервной системой (которая находится в особенно тесной связи с событиями психической жизни) и соматической сферой. Эта нейрогормональная система регулирует деятельность органов без участия сознания. При посредстве мозга она должна быть доступна воздействию со стороны души, и при некоторых условиях здесь возможны далеко идущие последствия. Люди, чья вегетативная нервная система отличается особенно повышенной возбудимостью и реагирует на малейшие психические влияния, были названы Бергманом (Bergmann) «вегетативными стигматиками».

Для отдельных случаев предлагались самые разнообразные объяснения. Так, в качестве фактора, объясняющего потерю сознания по причинам психического порядка (вследствие страха, при виде крови, при нахождении в слишком людных помещениях и т. п.), выдвигалась анемия мозга, обусловленная сокращением малых мозговых артерий.

Способы возникновения соматических расстройств укладываются в следующую схему:

1. Значительное число органических дисфункций — в том числе сердцебиение, тремор и т. д. — возникает чисто автоматически. Сюда же можно отнести и функциональные расстройства пищеварительной системы (аномальные субъективные ощущения, расстройства аппетита, понос или запор), наступающие после сильных эмоциональных потрясений. Нам остается только отметить их наличие в качестве определенной разновидности феноменов, сопровождающих события психической жизни.

2. Соматические расстройства выказывают тенденцию к фиксации в тех случаях, когда они повторяются, а иногда даже тогда, когда они выявляются всего лишь однажды. Расстройство может сохраняться даже после того, как душевное потрясение осталось позади, и человек ощущает его как соматическую болезнь, дающую рецидивы при самых разных поводах (привычная реакция); кроме того, реакция, впервые появившаяся в ответ на какое-то сильное эмоциональное событие (локализованная боль, спазм и т. п.), может рецидивировать при сходных обстоятельствах — с меньшей интенсивностью, но в форме, напоминающей о первоначальном событии (по аналогии с павловскими условными рефлексами).

Функциональные расстройства могут развиваться и фиксироваться в местах, которые в момент переживания аффекта, по случайному совпадению, находились в активном состоянии. Например: по телефону сообщается какая-то потрясающая новость, после чего в руке, державшей телефонную трубку, развивается нечто вроде паралича, следствием которого оказывается «судорога при письме» и т. п. Реальная усталость кистей и предплечий, вызванная долгой игрой на фортепиано, связывается с аффектом ревности к конкурентам, и в дальнейшем проявляется в виде независимого комплекса ощущений, возникающего при самых разнообразных обстоятельствах, — например, простое слушание музыки также может вызвать зависть к способностям другого человека.

3. В описанных случаях не обнаруживается никакой связи между содержанием психического переживания и теми формами, которые принимают его соматические последствия. Важно лишь то, что последние синхронизированы с событиями психической жизни. Объяснением во всех случаях может служить повышенная или аномальная возбудимость, обусловленная болезненным состоянием. Помимо случаев подобного рода, однако, существуют многочисленные соматические явления, специфика которых может быть понята только в терминах самого переживания, ситуации или конфликта. Например, неприятные ощущения и дисфункции, которые мы называем «ипохондрией», возникают как результат повышенного внимания, оказываемого той или иной отдельной органной функции, тщательного наблюдения за каким-нибудь незначительным расстройством, определенным образом направленного беспокойства и внушающих ужас ожиданий. Поначалу такие расстройства представляют собой не более чем страхи; с течением времени, однако, они становятся реальными. Соматические расстройства, объяснимые на основании содержания предшествовавшего им психического переживания, могут возникать также совершенно внезапно (таковы паралич рук после падения, глухота после пощечины и т. п.). Все эти явления выказывают следующие сходные признаки: (1) между причиной и следствием существует психологически понятная связь; (2) воздействию подвергаются соматические функции, которые, вообще говоря, независимы от нашей воли и воображения — такие, как чувственные ощущения, менструация, пищеварение; (3) формируется порочный круг. По-видимому, у здоровых людей цикл «тело—душа—жизнь» включает рефлекторное усиление чувства под воздействием его соматического сопровождения и более полную реализацию смысла по мере нарастания чувства. Что касается больных людей, то у них все (вплоть до автоматических и случайных расстройств на уровне инстинктов) может стать жертвой детерминирующих факторов психической природы, воздействие которых способно обратить даже самое незначительное расстройство в серьезную болезнь. Вероятно, аналогичный механизм — именуемый истерическим механизмом — в ослабленной форме присутствует в любом человеке. У одних людей он относительно развит и оказывает подавляющее влияние на всю их жизнь, тогда как у других он проявляется только при наступлении болезненного состояния (например, при органических заболеваниях) или при тяжелых душевных переживаниях.

Термин «истерический» используется во многих смыслах. В самом широком смысле он тождествен понятию «психогенный». Он используется в качестве фундаментальной характеристики феноменов, в которых за доступной непосредственному пониманию видимостью просматривается какое-то скрытое значение и которые включают элемент искажения, перемещения, самообмана или обмана других. Эти дисфункции мотивируются событиями, в которых так или иначе присутствует какая-то неправдивость. Соматическая сфера прибегает, так сказать, к двусмысленному способу выражаться: подобно речи, она начинает служить для выявления или сокрытия. Все это, однако, осуществляется подсознательно, на уровне инстинктивного целеполагания.

Перечисленным трем группам соответствуют три общие категории: автоматические последствия на соматическом уровне, фиксированные реакции и истерические симптомы. Все они тесно взаимосвязаны. Чисто автоматические соматические последствия, равно как и истерические симптомы, могут фиксироваться, а в тех случаях, когда соматическая дисфункция оказывается фиксированной под воздействием душевного потрясения, истерический компонент бывает почти невозможно отделить от чисто автоматических составляющих.

В каждом отдельном случае мы обычно имеем дело со всеми тремя факторами сразу, и разделить их бывает возможно разве что теоретически или в некоторых пограничных ситуациях. Витковер¹⁹² описывает следующий случай: восемнадцатилетняя девушка оказалась свидетельницей того, как поезд переехал пополам железнодорожного рабочего. Пережитое вызвало у нее тошноту; она не ела несколько дней, и ее рвало каждое утро во время первого урока в школе. С тех пор у нее появилась фобия перед железной дорогой, возникло чувство безотчетного страха, она стала часто и беспричинно плакать. У нее также развились навязчивые фантазии, в которых она сама или ее близкие становились жертвами расчленения.

Третья из перечисленных групп — соматические феномены, доступные пониманию в психическом контексте, — требует более подробного обсуждения. Это не относится к тем явлениям, о которых мы уже говорили, то есть: (1) к соматическим последствиям тревожной сосредоточенности, беспокойства, внушающего ужас ожидания; (2) к однократной или повторяющейся, аналогичной павловским условным рефлексам временной связи между событиями соматической жизни и душевными потрясениями (как, например, в случаях, когда психическая травма вызывает понос, рвоту, астму, которые могут рецидивировать при малейшем стимуле); (3) к оторвавшимся от своего первоначального душевного субстрата психически детерминированным соматическим явлениям и их последующему самостоятельному существованию и развитию. Физиологический аспект всех перечисленных явлений все еще неясен, тогда как их психологический аспект прост и понятен.

В дальнейшем обсуждении не нуждается также зависимость хода витальных событий от душевного состояния. Состояние души в целом — легкость или безнадежность, радость или подавленность, стремление к деятельности или к отказу от нее — постоянно воздействует на состояние соматической сферы. Широко известно (хотя едва ли поддается детальному и методологически строгому анализу) переживание того, насколько сильно течение болезни — даже чисто органической по своему происхождению — зависит от психической установки; насколько большую роль играют воля к жизни, надежда и отвага. Все мы знаем это по нашему повседневному опыту. Субъективная усталость исчезает, когда работа доставляет удовольствие. Новые замыслы и надежды могут привести к огромному подъему сил и работоспособности. Усталый охотник взбадривается, стоит ему увидеть долгожданную дичь.

В связи со всеми этими понятными явлениями мы в специфически соматическом содержании пытались усмотреть некую психическую значимость; в событии соматической жизни мы пытались увидеть нечто существенное с точки зрения контекста психической и социальной жизни личности — при этом имея в виду, что, если даже связь между соматической и психической сферами не осознается, она в принципе не закрыта для сознания, так что стоит больному путем интуитивного озарения прийти к ее пониманию, как она «обратится вспять» с целительными последствиями для хода событий соматической жизни (конечно, при условии, что параллельно чисто интеллектуальному пониманию будет происходить смена психической установки). Здесь мы соприкасаемся с областью интерпретации, которая по-своему весьма привлекательна, но таит в себе немалые опасности. Несомненно, на этом пути можно достичь фундаментального знания; но, с другой стороны, дистанция между очевидностью и обманчивостью нигде больше не сокращается до столь опасной степени. Здесь раскрываются возможности для приобретения богатейшего опыта; но вместе с тем появляется множество дезориентирующих, двусмысленных моментов. Возникает соблазн толковать наблюдаемые феномены «как Бог на душу положит», не задумываясь над возможностью других интерпретаций.

Приведем несколько примеров, почерпнутых из обширной литературы на данную тему.

1. Истерические явления в узком смысле — параличи, сенсорные расстройства и т. п. — связаны с представлениями, намерениями и целями, которые не вполне понятным образом исчезли из сферы сознания, но, очевидно, не сделались полностью недоступными для последнего. Симуляция может перейти в истерию, и после этого мы уже не имеем права говорить о ней как о симуляции.

2. «Замещение», происшедшее в сфере психического, толкуется как превращение психической энергии — например, как разрядка подавленных сексуальных желаний путем их конверсии в соматические явления, символически указывающие на первоисточник. И наоборот, соматические явления могут служить в качестве «перенесенной» формы или заменителя прямого, но запрещенного удовлетворения (Фрейд).

3. События, происходящие в сфере бессознательного, поддаются дальнейшей дифференциации. Тот или иной болезненный симптом может выступить в функции средства, с помощью которого больной, так сказать, наказывает сам себя за желание или действие, находящееся в противоречии с его совестью; больной может позволить собственной воле сойти на нет, сделаться слабым и неспособным к сопротивлению, и тем самым — более доступным для угрожающей ему соматической болезни.

4. У органов есть свой язык, выражающий то, чего не может выразить осознанная воля: считается, что почечные кровотечения, лейкоррея, экзема наружных половых органов — это выражения отвращения к половым сношениям, исчезающие вместе с улучшением соответствующей ситуации.

Отмеченные связи между телом и душой не носят очевидного характера; все они выявляются в результате определенной дедукции. Они кажутся достоверными; время возникновения и прекращения болезни, судя по всему, указывает на возможную, а во многих случаях — явную взаимосвязь. Тем не менее все это еще очень далеко отстоит от явлений, действительно выражающих объективное единство соматического и психического.

Было замечено, что эмоциональные потрясения или длительные конфликты избирательно затрагивают те или иные органы: сердце и сосуды, или органы пищеварения, или органы дыхания. Принято считать, что такая избирательность бывает обусловлена конституциональной или возникшей в результате болезни «слабостью» соответствующего органа, уже подготовленного для того, чтобы выступить в функции «места наименьшего сопротивления», как бы выдвинутого навстречу угрозе. Заболевание желчного пузыря прокладывает путь к нервному срыву.

Гейер¹⁹³ выходит на другой уровень рассуждений и предлагает совершенно иной ответ.

Существуют следующие соматические состояния, которые могут быть обусловлены психически: в желудочно-кишечном тракте — тошнота, глотание воздуха; в сосудистой системе — повышение давления при тревоге или страхе; в системе органов дыхания — астма. Все эти состояния наделены символическим значением; они не просто переживаются физически, но и ощущаются как нечто осмысленное.

Органы — это сокровенный язык, который душа понимает и на котором она говорит. Рвота — это выражение отвращения (говорят, Наполеона стошнило, когда он узнал, что ему предстоит ссылка на остров св. Елены). Глотание воздуха может означать, например, «глотание» унижения, против которого человек бессилен. Безотчетная соматизированная тревога означает страх человека за свою жизнь, за ее основы, за возможность ее полноценной реализации. Астма указывает на непереносимость воздуха, то есть атмосферы, возникшей вследствие царящей ситуации, конфликтов, присутствия определенных людей в определенных местах. Френокардия (сердечно-диафрагмальный невроз, при котором сокращение диафрагмы вызывает боли и усиленное сердцебиение) означает фиксацию вдоха, напряжение, за которым не следует расслабление (при половом акте напряжение и возбуждение не сменяются облегчением и удовлетворением). Во всех этих случаях человек, сам того не зная, посредством органов своего тела, символически, выражает тот или иной невыносимый аспект своей жизни.

Чтобы пояснить свою мысль, Гейер выдвигает представление о «сферах жизни» (Lebenskreise): он различает вегетативную сферу (пищеварительный тракт), сферу животной жизни («жизнь крови»: кровь, сердце, система кровообращения) и дыхательную сферу (органы дыхания). Каждой из сфер свойственна своя, специфическая природа, которая символически связана с реалиями психической жизни: 1. «Жизнь желудочно-кишечного тракта — растительная, спокойная и темная, глубоко бессознательная основа бытия». Движения идут через эту жизнь волнами — подобно приливам и отливам в неживой природе. 2. «Жизнь крови — это жизнь горячих страстей, аффектов, темперамента и инстинкта; это сфера сексуальных побуждений». Господствующий характер движения здесь — не волны, а ритм сокращения и расширения. Эту жизнь можно сравнить с жизнью блуждающего хищного зверя. 3. Дыхание также по своей природе полярно; оно состоит из чередующихся фаз напряжения и расслабления, что сближает его с жизнью человеческого «Я». «Легкость, невесомость дыхания, его связь с воздухом и эфиром сообщают нам ощущение высоты, свободы, безграничности, которое нам едва ли могут дать вегетативная и животная сферы нашего бытия». Символ воздуха и дыхания — птица.

Различные «сферы жизни» (системы органов пищеварения, кровообращения и дыхания), таким образом, оказываются связаны с некоторыми «фундаментальными», «первичными» или «универсальными» чувствами, которые всегда сохраняют свой специфический для каждой данной сферы характер. И наоборот, «эти специфические душевные движения находят свое проявление через соответствующую систему органов». Ограничимся одним главным примером. В сфере кровообращения — носителя животной жизни инстинкта и страсти — основным видом дисфункции является тревога, возникающая вследствие «немощи» элементов жизни (как при коронарном склерозе, анемии и т. д.), а также вследствие «угнетения» крови, то есть инстинкта и страсти. Тревога — это утрата единства человека с тем животным, которое у него в крови; человек опасается, что животное в нем станет слишком слабым или, наоборот, усилится до такой степени, что сожрет его. Поэтому «неврозы кровообращения» случаются «не только у людей, которые не подчиняются воле крови (или сексуальности) и подавляют ее, но и у тех, кто растрачивает свое духовное „Я“ на природу». Таким образом, «конфликты с избегаемым миром земного, миром инстинктов» способствуют неврозам кровообращения в той же мере, что и пренебрежение «всепросвещающим духом».

Из приведенного изложения ясно, что в теориях подобного рода причудливо переплетаются: (1) витальные, физиологические взаимосвязи — между сердцем и тревогой, сексуальностью и тревогой; (2) возможные символические толкования, при которых органы переживаются как символы психического; (3) мистический символизм, интерпретирующий жизнь в метафизических терминах. Взаимопереплетение этих гетерогенных элементов не лишено своеобразного обаяния, но с научной точки зрения не выдерживает критики. Очевидные эмпирические факты, которые трудно разделить и понять, дают начало огромной и неразрешимой путанице. Схемы возможных переживаний, понятным образом связанных с соматическими феноменами, смешиваются со спекулятивными метафизическими и космическими интерпретациями. Единственное, что остается в качестве истины, — это обобщенное, не вполне ясно сформулированное напоминание о том, что проявления психофизических взаимосвязей и соответствующий фактологический материал не могут быть даже приблизительно исчерпаны нашими обычными простыми схемами и, скорее всего, недоступны полноценному пониманию. Эта фантастическая концепция психотерапевтического происхождения лишена научной ценности; если она и имеет какое-то оправдание, то разве что как негативный аргумент против излишней удовлетворенности упрощенно-физиологической причинно-следственной аргументацией.

Масштабные исследования фон Вайцзеккера в области психического патогенеза при тяжелых органических заболеваниях широко открыты для интерпретаций подобного рода — хотя вовсе не очевидно, что сам он полностью с ними согласен. Иногда он, по-видимому, выказывает готовность их принять, но в силу своей осторожности он все-таки воздерживается от слишком однозначных толкований. Он выступает убежденным сторонником биографического подхода, с точки зрения которого события соматической жизни играют определенную роль в развитии душевной и моральной драмы человека; его исследования, однако, не приводят к фиксации универсальной схемы, отражающей всю совокупность доступных пониманию взаимосвязей и, соответственно, пригодную для разработки научной теории причинности. Его истории болезни читаются с чувством удивления; поначалу кажется, что в них возможно все, но под конец обнаруживается, что ничего нового мы так и не узнали.

§3. Показатели соматического состояния при психозах

Последнюю группу соматических симптомов у душевнобольных мы до сих пор не можем связать с какими бы то ни было факторами психической природы. По-видимому, они служат соматическими признаками болезненных соматических процессов, которые одновременно являются источником психической болезни или, во всяком случае, находятся с ней в определенной связи. Это не симптомы определенной соматической болезни (например, мозгового процесса); мы относим их к соматическим признакам, физическим симптомам психоза, но не можем распознать в них признаков какого бы то ни было известного расстройства. Так, в первую очередь у больных шизофренией обнаруживаются некоторые усиленные рефлекторные реакции, изменения зрачков, отеки, цианотичные руки и ноги, усиленное выделение пота со специфическим запахом, «сальное лицо», характерная пигментация, трофические расстройства. Все то, что доступно прямому наблюдению, постепенно и методично дополняется специальными данными, касающимися динамики изменения веса тела, задержек менструации и т. д. В последние десять лет физиологические исследования осуществляются с учетом всех достижений современной медицины. Кое-что выявлено случайно в бесконечной массе накопленных данных; но есть и такие находки, которые дают ясное представление о соматических явлениях, продуцируемых физиологическими процессами при психозе. Приведем несколько примеров.

(а) Вес тела

Колебания веса тела у психически больных достигают огромных значений; данный соматический симптом характеризуется многозначностью. При остром психозе возможно полное истощение и глубокий маразм, тогда как при выходе из острой фазы — значительное увеличение веса тела; таким образом, изменение веса тела может быть важным показателем того, как протекает болезнь. Увеличение веса тела происходит во время улучшения, а также в начале хронической деменции, которая может наступить после острой фазы (следовательно, увеличение веса без улучшения психического состояния — это опасный симптом). В последнем случае иногда наблюдается явная склонность к перееданию и обрюзгший habitus. Потеря веса до 20 фунтов и более наблюдается при тяжелых психических потрясениях, беспокойстве, длительных депрессивных состояниях, самых разнообразных нервных расстройствах. В отдельных случаях бывает сложно определить, служит ли изменение веса тела преимущественно сопровождением болезненного соматического процесса, ответственного также и за психические расстройства, или оно является прямым следствием самих психических событий. По-видимому, имеют место связи обоих типов. Я неоднократно наблюдал больных с травматическим неврозом, которые каждый раз, попадая в лечебницу, теряли — несмотря на отличное питание — по несколько килограммов; вероятно, это происходило потому, что данная ситуация каждый раз вызывала у больных чувство крайнего отчаяния.

Райхардт¹⁹⁴ исследовал связь между весом тела и течением мозговых или душевных заболеваний. Согласно его данным, вес тела и состояние психики выказывают значительную меру взаимной независимости, так что сколько-нибудь надежные соотношения установить невозможно. Например, он наблюдал серьезные колебания при некоторых острых психозах; для состояний слабоумия и конечных состояний, вообще говоря, характерна стационарная кривая веса тела, для заболеваний мозга (например, паралича) — частые эндогенные увеличения и уменьшения веса, а для кататонических синдромов — потеря веса вплоть до крайнего истощения. В противоположность флюктуациям с длительным периодом, кратковременные флюктуации, как оказалось, обусловлены колебаниями водного обмена организма.

(б) Прекращение менструаций

Прекращение менструаций — частое явление при психозах. Согласно подсчетам Хаймана¹⁹⁵, это явление характеризуется следующей частотой:

 

При паранойе	0% случаев
При истерии, психопатии и дегенеративных состояниях	11% случаев
При маниакально-депрессивном психозе	34% случаев
При dementia praecox (шизофрении)	60% случаев
при параноидных формах	36% случаев
при гебефренических формах	50% случаев
при кататонических формах	93% случаев
При прогрессивном параличе, опухолях и других органических мозговых расстройствах	66—75% случаев

 

В большинстве случаев менструации прекращаются только после появления психических симптомов. Часто прекращение менструаций совпадает с началом потери веса. Когда вес начинает увеличиваться, менструации восстанавливаются (так происходит и при выздоровлении, и при установлении хронического слабоумия) .

(в) Эндокринные расстройства

В единичных случаях при шизофрении обнаруживается синдром Кушинга. По мере развития шизофрении он обычно ослабевает. Опухоль гипофиза исключается. Это показывает, что «шизофренические процессы стремятся проникнуть в сферу гормональной активности»¹⁹⁶.

(г) Систематические физиологические исследования по выявлению клинических картин с типичной соматической патологией

Многочисленные исследования обмена веществ, анализы крови, мочи и т. д. пока что не поддаются однозначной оценке. Иногда они могут косвенно указывать на нечто существенное, но чаще растягиваются до бесконечности и не приводят ни к чему интересному. При некоторых формах шизофрении — особенно кататонической, — а также при паралитическом ступоре метаболизм замедлен. Благодаря современным методам исследования патологии обмена веществ удалось прийти к выявлению некоторых фактов, относящихся к параличу, шизофрении, эпилепсии, циркулярному психозу.

Необычайно подробные и дотошные работы Йессинга¹⁹⁷ открыли новую главу. Автор не стремился к коллекционированию большого количества данных ради статистических сопоставлений (подобный метод может считаться в лучшем случае вспомогательным, но не собственно исследовательским). Вместо этого он тщательно и многосторонне, день за днем исследовал нескольких больных; его цель состояла в том, чтобы оценить изменения в их физическом состоянии и сравнить эти изменения с динамикой психического заболевания. Он стремился исследовать не единичный физиологический феномен, а комплексное целое, включая анализ крови, мочи, фекалий, метаболизма и т. д. Наконец, он осуществил тщательный отбор случаев: ему было важно, чтобы диагноз был абсолютно однозначным, картины — типичными и удобными для исследования. Каждый отдельный случай — среди которых есть поистине классические — был описан им во всех подробностях.

Кататонический ступор начинается внезапно; пробуждение от него имеет критическое значение. Перед самым ступором наблюдается легкое двигательное беспокойство. Показано, что в период бодрствования имеют место понижение фундаментального коэффициента метаболизма, частоты пульса, кровяного давления, содержания сахара в крови, лейкопения, лимфоцитоз, накопление азота в организме (эту картину, наблюдаемую в период бодрствования, Йессинг называет «синдромом накопления» [Retentionssyndrom]). В начале ступора обнаруживаются: отчетливые вегетативные флюктуации (колебания размера зрачков, частоты пульса, цвета лица, потовыделения, мышечного тонуса). В течение ступорозного периода обнаруживаются: повышение фундаментального коэффициента метаболизма, частоты пульса, давления крови, содержания сахара в крови; легкий лейкоцитоз, повышенная азотная секреция (Йессинг называет эту картину «компенсационным синдромом»). Симптомы периодически возвращаются, перемежаясь со ступором, длительность которого — две-три недели.

Аналогичные явления были обнаружены Йессингом у больных, страдающих кататоническим возбуждением. Многие случаи ступора и возбуждения, однако, характеризуются совершенно нерегулярным течением. Но автор неизменно обнаруживал накопление азота, вегетативные флюктуации, выделение азота — причем накопление азота всегда происходит в период бодрствования.

Замысел состоял в том, чтобы выявить физиолого-химический синдром, характеризующийся определенным внутренним постоянством и коррелирующий с конкретными формами кататонического ступора и возбуждения. Йессинг воздерживается от причинных объяснений (он не пытается ответить на вопрос, что является детерминирующим фактором — сома или психея). Он лишь указывает, что мы имеем дело с результатами периодической стимуляции ствола головного мозга. В аномальных состояниях накопление азота, характерное для периода бодрствования, переходит в свою противоположность: во время кататонического ступора или кататонического возбуждения имеет место своего рода «излечение» от избытка азота.

Затем был осуществлен ряд исследований, указавших на новые загадки, а именно — на серьезные изменения, не имеющие явных причин того рода, который обычен для соматических болезней.

Ян и Грефинг¹⁹⁸ обнаружили сгущение крови: усиленное образование красных кровяных телец (увеличение числа эритроцитов и юных форм; костный мозг при вскрытии не желтый, а красный) при одновременном сокращении скорости разрушения красных кровяных телец. Такая картина не наблюдается ни при каких других болезнях. Они приписали это явление — наряду с некоторыми другими соматическими явлениями — «наводнению» («Ueberschwemmung») крови каким-то ядом: токсичным веществом, образующимся в процессе белкового обмена и оказывающим то же действие, что и гистамин в опытах на животных. Все это было обнаружено при исследовании случаев летальной кататонии, которая уже до того была описана достаточно подробно.

Классическая картина летальной кататонии выглядит следующим образом: двигательное беспокойство нарастает беспрерывно и неуклонно, физическая сила чудовищно увеличивается, что приводит к саморазрушению. Возникает тяжелый цианоз конечностей. Кожа конечностей холодна и покрыта влагой; на многих участках вследствие давления или толчков возникают кровоподтеки, которые вскоре превращаются в желтые пятна. Подскочившее было кровяное давление падает; возбуждение идет на убыль. Больные лежат, обессиленные, с выражением внутренней напряженности на лице и иногда с помраченным сознанием. Хотя кожа холодна, температура тела может подскочить до 40 градусов. При вскрытии причина смерти не выявляется; не выявляются и изменения, которые могли бы указывать на какую-либо существенную причину возникновения заболевания.

К. Шайд¹⁹⁹, изучавший шизофрению, описал иную картину. Он обнаружил явное усиление реакции оседания, в отдельные периоды сочетающееся с повышением температуры тела, и симптом повышенной скорости образования и разрушения красных кровяных телец. Обычно процессы образования и разрушения телец взаимно уравновешиваются; при бурном гемолизе, как правило, появляется отчетливо выраженная анемия. Не обнаруживается никаких признаков серьезного соматического расстройства, которое могло бы лежать в основе подобного рода фебрильных эпизодов.

Во всех этих работах речь идет о частных картинах или ограниченных типах, но не о познании соматопатологии шизофрении в целом. Поэтому нам не приходится рассчитывать на выявление всеобъемлющих закономерностей; на нашу долю остается небольшое количество классических случаев и великое множество текущих противоречий. Например, Ян и Грефинг обнаруживают отсутствие разрушения красных кровяных телец при летальной кататонии, тогда как Шайд²⁰⁰, в связи с исследованием кататонических эпизодов, указывает на нечто прямо противоположное: понижение содержания гемоглобина и появление продуктов его распада.

Естественно было бы думать о соматической болезни, ведущей себя, по существу, так же, как и все прочие соматические болезни. В подтверждение этого можно привести тяжелые соматические симптомы, а в аспекте психологии — сходство между шизофреническими переживаниями и переживаниями при отравлении мескалином (и другими ядами). Это указывает на существование какого-то агента, который еще предстоит выявить в качестве исходной причины. Против этой гипотезы, однако, свидетельствует отсутствие патологоанатомических данных, которые могли бы указывать на причину, а также необычные отклонения в соматических показателях — например в тех, которые относятся к типологии расстройств системы кровообращения. Новые находки производят глубокое впечатление. Их значение все еще не вполне ясно. Многое решится после того, как удастся выяснить, могут ли те же расстройства в принципе встречаться и у животных или болезнь в целом специфична для человека. В любом случае мы имеем дело с явлением, относящимся к природе человека, с процессом, происходящим на уровне той основы человеческого бытия, где телесное и душевное пока неразделимы.